Академия мужества и героизма
26 апреля 2011 № 47 (11169)
В Приозерском районе проживают 68 участников ликвидации аварии Чернобыльской АЭС, среди них военный летчик Константин Карпов, полковник запаса. С 1972 года он проходил службу на семипалатинском ядерном полигоне на различных должностях в качестве летчика-испытателя специальных самолетов-лабораторий Ан-24, Ан-26,
Ан-30. Военную службу закончил в 1997 году командиром отдельной испытательной авиационной эскадрильи. Общий налет на самолетах составил более 8000 часов. Константин Викторович награжден орденами Мужества и Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги».
В силу своих профессиональных знаний и опыта Константин Викторович выполнял работы в самых опасных местах, в том числе на Чернобыльской АЭС. Служба на полигонах для таких, как он, явилась академией мужества и героизма. Мы попросили его поделиться своими воспоминаниями.
- Константин Викторович, вспомните, когда Вы узнали о том, что случилась авария на Чернобыльской АЭС? Кто и когда направил Вас туда и какие задачи перед Вами ставили?
- 29 апреля 1986 года ни я, ни мои сослуживцы ничего не знали о произошедшей катастрофе. Был обычный день предварительной подготовки к полетам. Все шло своим чередом. Неожиданно меня вызвал исполняющий обязанности командира части. Он поставил задачу об установлении двухчасовой готовности экипажу самолета-лаборатории Ан-30рр к вылету для выполнения специального задания. Цель и характер предстоящего задания, место и сроки выполнения не могли быть определены ввиду того, что командование полигона не смело, по понятным причинам, раскрыть «государственную тайну». 30 апреля наш самолет приземлился на назначенном аэродроме. Первую ясность о происходящем я узнал от диспетчера: «На Чернобыльской атомной электростанции, под Киевом, произошла авария», - произнёс он, когда мы остались с ним вдвоём. Наутро экипаж занимался подготовкой к вылету. Капитан 1-го ранга Георгий Кауров довел оперативную задачу и порядок выполнения полетных заданий. Рассказал, что произошел взрыв на Чернобыльской АЭС. Ситуация сложная. Уровни радиации большие.
С момента аварии контроль за распространением зараженных воздушных масс производился самолетом АН-24рр службы специального контроля. Для экипажа выполнение этой задачи было по силам, но возникли две причины, которые осложняли её выполнение. Первая - это полет по маршруту на предельно малой высоте и по картам мелкого масштаба (полимаршрутные, масштаб 1:2000000). Вторая причина - продолжительность времени от момента, когда станет известен маршрут полета, а до взлета оставалось 1-1,5 часа. За это время нужно было изучить маршрут и нанести его на полетные карты. Эти обстоятельства я и штурман Казбек Гридин прекрасно осознавали. Оставалось одно - удесятерить осмотрительность в ведении визуальной ориентировки в полетах.
- Вы знали, что рискуете не только здоровьем, но и жизнью, и что ожидает людей, получивших дозу радиации?
- Да. Но мы понимали, что это наш долг. И цель у всех была одна - выполнить поставленные перед нами задачи.
- Как все было? Как и чем глушили реактор? Расскажите о самых сложных моментах и первых впечатлениях от увиденного с борта самолета.
- Оператор Георгий Иванов сообщил по самолетному переговорному устройству о подлете к атомной станции. Впереди, по курсу полета, появилась высокая труба. Слева - разрушенное сооружение, примыкающее своим основанием к трубе. На черном фоне развалов крутился тонкой струей бело-синий дымок. Когда я пролетал над городом атомщиков Припятью на высоте 100 метров, у меня - мороз по коже. Красивый город с ухоженными улицами и площадью представлял ужасную картину. Светофоры работают в нормальном режиме, но кому они «моргают»? Улицы пусты, ни одного человека, и машины сиротливо стоят во дворах и на обочинах дорог. На балконах домов и придомовых площадках висит никому не нужное бельё. Замерли в безмолвии детские качели. Мертвый город, где недавно жили люди. Моё гнетущее созерцание перебил голос оператора: «Командир, теперь пройдём через аварийный блок на ста метрах».
Верхняя часть трубы находится на уровне полета, поэтому пролететь точно над «жерлом» невозможно. Когда самолет уже пролетел над целью, в наушниках раздался громкий голос оператора: «Отворачивай, командир, уровни слишком большие, шкалы не хватает!».
В очередной раз при подлете к АЭС мой помощник Константин Бутко по радиостанции пытался установить связь с руководителем полетов на площадке аварийного блока. Эфир настолько плотно был забит голосами экипажей вертолетов, осуществлявших сброс песка, доломита и глины в аварийный блок, что не было никакой возможности вклиниться с докладом. Минут 15 руководитель полетов не давал нашему самолету разрешения на использование воздушного пространства над блоком. Находясь на удалении 10 километров от «карусели» вертолетов, мы пристально наблюдали за работой вертолетчиков. Ми-6 и Ми-8 цепью летели друг за другом на «боевом курсе» против ветра. На тросе под каждым вертолетом висело по большому мешку, который падал вниз всякий раз, как только очередной вертолет пролетал над развалинами 4-го блока.
Наконец нам дали возможность выполнить свою работу. После посадки я поделился своими сомнениями с капитаном первого ранга Георгием Кауровым. При этом сообщил ему: «Вертолетчики заходят на сброс груза против ветра, а стало быть - продолжительное время находятся в зараженной струе. Уместно строить заход на сброс груза перпендикулярно направлению ветра. Результат попадания от этого не изменится, зато пребывание экипажей в струе резко сократится».
Георгий Алексеевич со мной согласился и тут же связался по телефону с оперативной группой. В следующий полет на Чернобыль я наблюдал картину сброса грузов с вертолетов уже с учетом наших предложений.
- Что особенно Вас впечатлило и осталось в памяти на всю жизнь?
- Полет над Одессой. 4-го мая стоял ясный солнечный день. Пролетая над береговой чертой, на высоте 50 метров, увидел удивительную картину. Высокий берег и расположенный на нём среди обилия деревьев город Одесса-мама. Весь пляж плотно усеян людскими телами. По широкой пляжной лестнице движутся люди, два сплошных потока: один - вверх, другой - вниз. На волейбольных площадках - играющие, у торговых палаток - очереди. В этот момент у меня возникло острое желание открыть форточку фонаря кабины и крикнуть во всю мощь: «Люди! Над вами нависла смертельная опасность. Бегите в укрытие и прячьте своих детей. Пляжный отдых губителен для вас!». Но военная тайна мешала мне это сделать.
- Сколько времени Вы работали в чернобыльской зоне?
- 15 мая наш самолет-лаборатория Ан-30рр закончил свою нелегкую работу по радиационной разведке, было выполнено 27 полетов с налетом 88 часов. Ранним утром 17 мая мы прибыли на базовый аэродром «Планктон». Начальник штаба семипалатинского полигона Юрий Черноусов приказал построить экипаж. Кроме благодарности всему составу группы мы получили подробнейший инструктаж о неразглашении сведений, которые стали нам известны в ходе выполнения специального задания.
- Прошло четверть века со дня чернобыльской трагедии, сегодня похожая авария произошла в Японии, и на любой из АЭС России может случиться такая беда. Сможем ли мы справиться с ней сегодня?
- Сделать это будет очень сложно. Моя категоричность основывается на том, что выросло новое поколение, которое не получило уроков и примеров беззаветной преданности своему народу. Мораль и нравственность потеряли свою актуальность. Защита Отечества, рабочие профессии - не в моде, жизненные ценности поменяли свою сущность. Высокопрофессиональные специалисты многих отраслей деятельности, требующих глубоких знаний, навыков и опыта, по разным причинам отошли от дел. А приобретенные ими за долгие годы наработки, методики оказались ненужным хламом советской эпохи. Считаю, что комплектование Министерства по чрезвычайным ситуациям такими средствами не позволит в полном объеме решить эту задачу. В жизни невозможно наперед всё предугадать. Однако не подлежит сомнению то, что необходимость использования самолетов-лабораторий не исчезнет до тех пор, пока будут существовать арсеналы ядерного оружия и атомных источников энергии.
Подготовила Татьяна ВОЛКОВА
